Предыстории спутников: Андерс, Изабела, Меррилл и Фенрис

Игры BioWare, и Dragon Age 2 тут не исключение, славятся не только интересным сюжетом и игровым процессом, но также возможностью флиртовать со спутниками, развивать ваши отношения и доводить их до "победного конца".

Внимание! Текст содержит спойлеры!

Как известно, "любовными" спутниками в DA2 являются Андерс, Изабела, Меррилл и Фенрис. Об их сексуальной ориентации и предпочтениях я не буду лишний раз распространяться, к тому же, тут до сих пор не все ясно.

Для многих игроков (в особенности, девушек ^^) романтические отношения очень важны, и в Dragon Age 2 тоже. Такие игроки заранее себе выбирают "любовника" в игре, подстраивая впоследствии ход своей игры под этот выбор. Но достаточно ли хорошо мы знаем спутников Хоука? На первый взгляд они могут показаться не теми, кто они есть, ведь информации о них все еще очень мало.

Чтобы не вышло так, что вы выберете какого-то персонажа, а в игре он вас совершенно разочарует, BioWare опубликовала небольшие рассказы о наших четырех любвеобильных друзьях. Читайте и думайте. :)

Рассказы написаны самими авторами персонажей:

- Андерс - Jennifer Brandes Hepler (перевод Moonwing)

- Изабела - Sheryl Chee (перевод kapxapot)

- Меррилл - Mary Kirby (перевод kapxapot)

- Фенрис - David Gaider (перевод Moonwing)

Огромное спасибо Moonwing за перевод двух рассказов!

Андерс

Здешний свет неправильный. Он слишком жёлтый. Слишком яркий. И он исходит откуда-то сверху. На мгновение я осознаю, что не могу понять, почему это так меня удивляет. Солнце… оно было там всегда, так ведь? Что же это за воспоминания?

В моих воспоминаниях появился мир. Тень. Я маг. Не раз я проводил время в этом месте из моих воспоминаний. Это земля тумана и снов. И я был прав, свет тут другой, он исходит из пола и стен, а не рождается в одном-единственном источнике. Но никогда я не был тут более чем гостем. Почему этот мир неожиданно стал казаться мне домом?

Что ещё я не могу вспомнить?

Я сел, и свет стал ярче, затем слабее и только потом стабилизировался. Болезненная пульсация снова стала раскалывать мне голову, и, чтобы она прекратилась, я, не задумываясь, направил частичку маны в направлении источника боли. Пульсация унялась, когда магия начала действовать, успокаивая и охлаждая. Я попытался подумать. Начнём с самого простого. Моё имя. Как меня зовут?

Я Андерс.

Я Справедливость.

Раньше я не сталкивался с такими сложностями.

Неожиданно я вспомнил. Голос Справедливости, мой голос, говорящий со мной через истлевшее лицо того тела, что он однажды занимал. «Время пришло. Ты открыл мне несправедливость, что больше любой виденной мной. Хватит ли у тебя мужества принять мою помощь?»

Я знал, что он предлагает.

Для того, чтобы оставаться в материальном мире, ему необходим носитель, тело, в котором он сможет жить долгие годы, а не разлагающийся труп. Если я смогу дать ему это, он отдаст мне всё, что есть у него, всё что есть он сам. Вместе мы сможем превратить Тедас в мир, где правит справедливость, а не страх.

Мир без Круга. Без храмовников. Мир, где каждый маг может постигать все глубины своего дара и при этом возвращаться домой с наступлением вечера. Мир, где ни одна мать больше не будет вынуждена прятать своего ребёнка… или терять его из-за страхов соседей. Где магию видят как дар Создателя, а не как проклятье.

Такой мир почти невозможно представить. Круг, храмовники, они определяли мою жизнь, сколько я себя помню. Мне было не больше двенадцати, когда за мной пришли. Мама плакала, когда на моих запястьях замкнулись кандалы, однако мой отец был рад избавиться от меня. После пожара в амбаре он боялся. Он боялся не того, что я могу сделать, нет, он боялся меня, боялся, что моя магия это наказание Создателя за какие-то грехи, что он когда-то совершил.

Я всегда знал, что не сдамся. Я никогда не смог бы стать таким, каким меня хотели видеть – угодливым, покорным, признавшим свою вину. Но до того, как появился Справедливость, я был один. Я никогда не думал ни о чём кроме своей собственной возможности сбежать: Где мне спрятаться? Сколько пройдет времени, прежде чем они отыщут меня?

Теперь сами эти мысли вызывают у меня отторжение. Почему столько других должны страдать взаперти, когда я на свободе? Почему Круг до сих пор существует? Только потому, что так было всегда и исказили слова Андресте так, чтобы казалось, что она желала видеть магов узниками? Почему в этот затхлый мир ни разу не приходила революция?

«Он идёт». Голос, приближается. Кто-то, кого я знаю. Серый Страж.

«Что, во имя Создателя, с ним произошло?!» По всей видимости, их там двое. Я не знаю обладателя второго голоса.

«Он просто сошёл с ума. Его глаза начали светиться… Даже его проклятая кожа потрескалась, и стало казаться, что внутри он пылает. И всё продолжал бредить о чём-то вроде несправедливости и революции. Я думал, что мне придётся прикончить его словно бешеного пса, но этого делать не пришлось, он просто упал ничком на пол».

«Проклятые маги».

Я попытался встать, открыть глаза и встретиться с ними лицом к лицу, как то подобает мужчине, а не той жёваной гарлоками размазне, которой я себя ощущал. Теперь я могу их видеть. Это Ролан (Rolan); конечно это он. Та цена, которую мне пришлось заплатить за тот акт щедрости, что проявили Серые Стражи, когда приняли меня в свои ряды, буквально вырвав из лап храмовников. Он был одним из них до тех пор, пока церковь, в которой он служил, не была разрушена порождениями тьмы, и он не почувствовал что служба Стражем может стать его призванием. Никто не говорит, что это произошло быстро и просто, но как только храмовники угомонились со своими возмущениями, он сразу же плотно вошёл в ряды Стражей. С тех самых пор на каждое задание нас отправляли вместе. Это ясно как день, что храмовники послали его, чтобы Ролан мог наблюдать за мной.

Что же он мог увидеть такого, что ему стало ясно, что я одержим вследствие своего договора со Справедливостью?

Как только он вошёл в комнату, что-то внутри меня проснулось, и мне подумалось, как сложно Справедливости влиять на тело, что все ещё принадлежит живому разумному существу. Но это тщетный вопрос, потому как его мысли - это мои мысли, и он - это я, и я уже не очень уверен в том, какой именно вопрос я задал себе всего пару мгновений назад.

Ролан стоит прямо передо мной. Белый грифон на его доспехе сливается в моём поле зрения со стально-серым символом пламенеющего меча на доспехе его спутника, и мне становится болезненно ясно, что Ролан предал меня.

«Стражи приняли решение, что мы не можем укрывать у себя одержимого», говорит он, его голос полон самодовольства, и больше мне не нужно ничего слышать. Он привёл ко мне, к нам, храмовников, и это то, чего мы так долго ждали.

Я не вижу себя, когда меняюсь, только смотрю на отражение в их глазах и слышу их крики ужаса. Я делаю выпад и сильверит не столько ломается, сколько взрывается дождём из капель раскалённого металла. Меч плавится и стекает по груди храмовника, а я делаю следующий выпад, что приносит с собой волну испепеляющего пламени и сжигает его лицо, оставляя за собой лишь обугленные кости. Горят деревья… горит шатёр… горит всё вокруг.

Ролан всё ещё на ногах, я чувствую запах лириума, выпитого им, что спас его от взрыва. Но он напуган. Я вижу, что его щит дрожит, и что он уже готов в панике убежать, и тут у меня в сознании проносится мысль «Что же я такое?», ибо не видел я в его глазах такого ужаса, даже когда он встречался лицом к лицу с одержимыми и матками.

И тут его меч оказывается у моей груди, и я позволяю ему пронзить меня, ведь это лишь сталь, а она не может мне повредить, ибо не смертен я. И когда меч проникает в плоть по рукоять без какой-либо ответной реакции, он сдается. Он разворачивается и бросается бежать, и сзади я срываю голову с его шеи, и это не магия, это просто я, что бы это сейчас ни значило. Его кровь забрызгала моё лицо и на вкус она была как выдержанное вино, и тепло растеклось по моему телу.

Он ненавидел меня, и он мёртв. Он боялся меня, и он мёртв. Он охотился за мной, и он мёртв.

Они все умрут. Каждый храмовник, каждая святая сестра, кто встанет на пути нашей свободы, умрут страшной, мучительной смертью, и смерть эта станет нашим топливом. Мы восстановим справедливость. Мы получим отмщение.

И внезапно я один, стою в горящем лесу с телами храмовников и стражей у моих ног. Так много, и я даже не знал, что они были тут. Не знал, что убил их, но свидетельства этого повсюду вокруг меня. Не последствия битвы, нет, это следы бойни, где на земле лежат оторванные конечности и куски рваной и полусъеденной плоти.

Это не справедливость. Это не тот дух, что был моим другом и стал мной. Во что же он превратился? Во что превратился я? Мы должны выбраться отсюда. Мне больше нет места с Серыми Стражами.

Есть ли вообще место для меня в этом мире?

Изабела

Женщина, входящая в Висельника (Hanged Man), представляет то еще зрелище - растрепанная и неряшливая - как крыса, мокшая в трюме целую неделю. Ее порванная, потрепанная погодой туника покрыта пятнами сажи от дымоходов Нижнего города, а ее сапоги, хоть и из хорошей кожи, сильно разношены и грубо залатаны в нескольких местах. Ведет она себя, однако, гордо, даже вызывающе, заходя в таверну как будто она ее владелица.

«Мне сказали, здесь можно выпить», говорит она, подходя к бару с единственной целью. Она швыряет полдюжины серебряных монет на мою стойку. «На что мне этого хватит?»

«На это ты хорошо напьешься», говорю я.

«Так подавай ликер, пока не кончатся монеты. И давай покрепче».

Я вытираю щербатый глиняный бокал передником и наполняю его самым крепким пойлом в таверне. Она выхватывает его из моей руки, не дожидаясь наполнения, и выпивает его одним залпом.

«Тебе это было очень нужно, да?» я наливаю ей еще один.

«Даже не догадываешься». Она вздыхает и потирает виски. «Меня зовут Изабела, кстати. Можешь запомнить мое имя. Я думаю здесь задержаться некоторое время».

Вскоре подтягиваются вонючие портовые грузчики. Изабела застывает, почувствовав руку у себя внизу спины. Грузчик открывает рот, чтобы что-то сказать, но не успевает. Изабела хватает его за запястье, выворачивая ему руку за спину. Он кричит скорее даже от шока, а не от боли, но Изабела быстро исправляет это, врезав ему локтем по затылку и впечатывая его лицо в деревянную барную стойку.

«Тронь меня еще раз, и я переломаю тебе не только это», шипит она ему в ухо. И тут она ломает пальцы на посягнувшей руке. Я слышу хруст, несколько отвратительных щелчков и взвывание от боли. Грузчик уползает долой, баюкая свою руку и выплевывая проклятья.

«Что?» говорит она, протягивая пустой бокал для наполнения, в ожидании комментария, любого комментария от меня. Я киваю на ее вызывающее одеяние - простую сорочку, которую она носит без куртки или плаща, покрывающую самый минимум для приличия. Надень что-то подобное, и обязательно получишь внимание, хочешь того или нет.

«Что? Это?» Она берется за шнуровку своего корсажа, после чего издает короткий и горький смех. «Я бы нарядилась для тебя, но я оставила всю свою приличную одежду на дне океана».

Пока я размышлял над сутью этого высказывания, один из группы головорезов Нижнего города украдкой подходит к бару. Он ухмыляется, его засаленные губы расползаются вокруг желтых зубов скорее в гримасе, чем улыбке. «Я Счастливчик», говорит он.

«Это имя или характеристика?» спрашивает она, даже не глядя на него.

«И то, и другое. Если ты новенькая в Киркволле, ты захочешь поговорить со мной. Мои парни и я знаем все, что происходит в этом городе».

«Знаешь», холодно говорит Изабела. «Я когда-то знала пса по кличке Счастливчик. Надоедливая шавка, слишком глупая, чтобы понять - еще пару раз тявкнет, и получит пинка».

Счастливчик краснеет как свекла и озирается на своих приятелей за поддержкой. Его ребята глумятся и смеются, и не думая поддержать его, и Счастливчик сваливает, поджав хвост. Изабела играется с глиняным бокалом, поворачивая его так и эдак, рассматривая все его изъяны. Ее глаза сужаются.

«Стой», молвит она внезапно. «Если ты знаешь обо всем, что творится в Киркволле, может, нам и стоит поболтать».

Счастливчик кивает и лыбится. Изабела поворачивается к нему, и я замечаю озорной блеск в ее глазах.

«Видишь ли», говорит она, впервые улыбаясь. «Я кое-чего лишилась в кораблекрушении, и хочу это вернуть».

Меррилл

«Смотри под ноги, да'лен».

Предупреждение Хранительницы запаздывает - как обычно - и я спотыкаюсь о камень, царапая колени и обдирая кожу на ладонях об острые горные камни. Митал'энаст! Однажды я научусь смотреть, куда иду. С трудом поднимаясь на ноги, руки все в крови, я осматриваюсь вокруг.

Мы на месте.

Зев пещеры невыносимо ужасен, даже для Расколотой горы (Sundermount), которая, кажется, старается заслужить медаль за свою жуть. Самая Страшная Гора в Тедасе, наверное. Мгла клубится из темени, как будто она дышит, а склон вокруг нее голый. Зияющая пасть, поглощающая всю жизнь вокруг себя...

Плохой настрой, Меррилл. Думай позитивно! Хотя бы погода неплохая.

«Ты тоже чувствуешь это, значит». Голос Хранительницы выдергивает меня в реальность. Они выжидающе смотрит на меня... что означает, что я о чем-то забыла. Я пытаюсь разгладить свою тунику и умудряюсь размазать кровь по всему переду. Прекрасно. И я все еще не знаю, чего она ждет - о! Ответа. Точно.

«Да, Хранительница. Голос тут намного громче». Шепот еле держится на грани моих мыслей, и я могу услышать его, если сконцентрируюсь. В лагере я могу слышать его только во сне, а после пробуждения забываю слова. Остается только воспоминание об ужасающем одиночестве. Даже Хранительница проснулась в слезах на вторую ночь.

Идите ко мне.

Я вздрагиваю. Это точно источник.

«Следуй за мной, да'лен. И будь начеку». Хранительница исчезает в голодной пасти пещеры. Я глубоко вдыхаю и захожу.

Темнота шокирует после залитого солнцем горного склона. Как прыжок в водоем с ледяной водой в жаркий день. Мои глаза привыкают к полутьме, мы проходим через узкий проход в главный зал, и я вижу... руины. Свет сочится сквозь щели в потолке, проделанные временем и корнями деревьев. Так это не пещера, все-таки? Храм или гробница или... Я не знаю, что это такое. Странно.

«Не похоже на эльфов, правда, Хранительница? Может, Тевинтер?» Я смотрю на Хранительницу, которая молча смотрит на свод с осуждающей хмуростью, которую я так хорошо знаю. Бедный свод. Он же ничего не сделал.

«Если это место - часть войны, то не важно, кто это построил. Тут опасно». Хранительница отворачивается от свода, видимо, потеряв к нему интерес. «Если это не с войны, то неизвестно, что это, и наверняка тоже опасно». Я уверена, что в ее рассуждениях есть какой-то изъян, но мне кажется, что посреди бросающей в дрожь усыпальницы-пещеры не лучшее место для споров. Она спускается по коротким ступеням в храм внизу.

Я плетусь за ней, обнадеживающе похлопав свод, проходя мимо.

Идите ко мне.

Голос идет из дальнего конца храма, от уродливой статуи большой присевшей... штуки, у которой слишком много рук и ног. Ну, это совсем не воодушевляет.

«Кто зовут нас?» Хранительница требует ответа, приосанившись. Она выглядит так, как я себе представляю эльфов Арлатана (Arlathan), величественно и мудро, и тембр ее голоса говорит, меня не волнует, дух ли ты, я размажу тебя, если на то будет причина. Как-то раз она бранила дикого сильвана этим голосом, и он пристыженный заковылял прочь. Ну, насколько дерево может пристыдиться, конечно.

Помогите мне.

О, это был совсем не правильный ответ.

Хранительница Маретари, кажется, выросла, стала возвышаться колонной яростной долийскости. «Назовись! Или останешься наедине со своим молчанием».

Я - Тот, Кто Заточен. Помогите мне.

«Твое имя!» Я никогда не видела Хранительницу такой разъяренной. Даже когда исчез Тамлен.

Похоже, это и есть магический код. Отвага. Ее голос как зимний ветер, горький и рваный.

«Демон». Хранительница выплевывает слово, как будто оно противно на вкус. Она кивает мне: «Заточен в статуе. Он не угроза для лагеря». Она поворачивается, чтобы уйти, довольная.

Стойте! Я заточен здесь неисчислимое время. Я был свидетелем падения вашего королевства. Помоги мне, Хранительница долийцев, и я поделюсь знанием всего, что я видел. На мгновение я вижу картины мира, каким он был когда-то. Империю, которая простиралась по всему Тедасу, сверкающие города элвенов... Все это может быть вашим.

«Идем, да'лен». Хранительница зовет. Видение пропадает.

Я поворачиваюсь и следую за ней к свету.

Фенрис

И снова охотники вышли на его след.

По правде говоря, он знал об этом на протяжении вот уже нескольких дней. Он видел это в глазах трактирщика, в том, как полный мужчина отводил глаза, не желая встречаться с ним взглядом. Он видел это в жалостливом взгляде шлюхи, что стояла на углу и пыталась прикрыться фальшивой улыбкой. Посетители той убогой таверны, в которую он приходил, чтобы поесть, стали замолкать при его появлении, и это не была та тишина, что возникает, когда горожане видят странного эльфа, покрытого странными узорами и вооружённого огромным мечом - это была та тишина, когда люди видят, что проблема только что вошла в дверь, и пытаются делать вид, что не замечают её. Фенрис уже очень хорошо мог видеть разницу.

Он разленился. Несмотря на то, что он знал, какая-то часть его отказывалась признавать этот факт. Он надеялся, вопреки здравому смыслу, что он неправ, что те признаки, которые он видит - лишь плод его параноидального сознания беглеца. Время пребывания в последних трёх городах росло от одного к другому, он практически не пытался скрывать свои характерные отметины. Он убеждал себя, что это вызов. Пускай приходят. Пускай попробуют схватить и отправить его назад, если осмелятся. Но в глубине души он спрашивал себя, не слишком ли он устал от этой травли.

Время пришло. Он уже забрал свой скудный скарб из комнаты гостиницы и выпрыгнул в окно. Оно вело в тёмный переулок позади здания и обладало удобными уступами, что делало незаметный спуск весьма просто задачей. Именно поэтому Фенрис после долгого и внимательного осмотра и выбрал эту комнату, не обращая внимания на слегка обеспокоенный взгляд трактирщика. Он почти задумался над тем, через какое время любопытство или задержка платежа вынудят трактирщика прийти в комнату и обнаружить, что Фенриса там больше нет. Неделя, возможно меньше, если тем, кто сдал его местонахождение, был именно трактирщик.

В переулке было пусто за исключением пары крыс и эльфийского бродяги, спящего рядом с кучей мусора. Фенрис остановился и с отвращением посмотрел на мужчину. Он думал, что он смешается с толпой лучше, когда окажется за пределами Империи. В землях, где эльфы свободны, ещё один эльф безусловно не вызовет подозрений? Как же он был глуп. Откуда было ему знать, что так много представителей его народа разбазарят свою свободу на то, чтобы жить как напуганный скот? Если ему предстояло выбирать между необходимостью одеваться и вести себя столь же незаметно и смиренно как того от эльфа ожидали местные люди, присоединением к одному из вечно скитающихся кланов, что словно личинки копошатся в тех объедках, что бросают им человеческие королевства или сражаться… то его выбор был очевиден.

Бродяга проснулся, когда Фенрис достал свой меч из-за спины. Эльф взвизгнул от ужаса, но Фенрис даже не обратил внимания. Они шли к нему, скрытые в густых тенях переулка – как минимум по двое с обеих сторон… и ещё один сверху? Он прислушался и услышал едва различимое постукивание по глиняным черепицам крыши. Да, это без сомнений арбалетчик. Они думают, что загнали его в угол.

Фенрис рванулся к тому концу переулка, что вёл от главной улицы в лабиринт извилистых дворов, утопающих в нечистотах, и опутанных, словно сетями, бельевыми верёвками - но тут было темнее, ему будет легче бежать, не привлекая внимания городской стражи. Почему охотники всегда прибегали к помощи стражи - было определённо выше его понимания. В прошлом городе он совершил ошибку и наткнулся на стражу, но к его удаче они мешали его бегству точно так же как мешали его преследователям. В любом случае риск того не стоил.

Бродяга вскрикнул от страха и неуверенно поднялся на ноги, но Фенрис уже миновал его. Две высокие фигуры приближались, едва различимые, но двигающиеся теперь гораздо быстрее, понимая, что добыче стало известно о том, что на нее идёт охота. Краем глаза Фенрис заметил что-то бордовое. Стало быть, солдаты Тевинтера. Хорошо, всё стало куда проще. Не то чтобы обычных наёмников ему было сложнее убивать, нет, это было бы далеко не так приятно как прикончить псов, подобных этим.

Широкий взмах его меча отбросил первого охотника, который, правда, успел его парировать в сторону. Второй рванулся вперёд, решив воспользоваться тем, что его противник открылся – только для того, чтобы встретиться с кулаком Фенриса. Отметины на его коже ярко вспыхнули, лириум в них пронизал магией его плоть, и его кулак проник прямо через шлем внутрь головы охотника. Он покачнулся, оглушённый ужасом.

Значит, их не позаботились предупредить. Дураки.

Отметины вспыхнули снова, когда Фенрис отчасти вернул своему кулаку материальность. Охотник дёрнулся назад, кровь хлынула из его рта и ушей. К этому моменту первый охотник уже оправился и принялся размахивать мечом. Со знанием дела Фенрис поставил второго охотника между собой и мечом. Лезвие плотно врезалось человеку в плечо, и одним ударом Фенрис отшвырнул обоих на кирпичную стену. Его кулак был покрыт тёмно-красной кровью.

Он бы остался, чтобы добить их, но другие охотники, кажется, начали понимать, что к чему. Арбалетный болт пролетел рядом с головой Фенриса, лишь слегка задев его ухо, и он мог слышать гулкий стук, что издавали сапоги приближающихся солдат. Он побежал в переулок, перепрыгнул охотника, пытавшегося выбраться из-под тела своего мёртвого товарища, и скрылся в лабиринте. Мимо него проносились тёмные дверные проёмы. Он обрезал верёвки и переворачивал бочки, чтобы создать препятствия для своих преследователей. Они не собирались сдаваться, он слышал, как солдаты ругались на тевинтерском, и как арбалетчик пытался занять удобную позицию на крыше.

Он запрыгнул в первую пару раскрытых ставней, попавшуюся ему на глаза. Он приземлился на пол кухни, наполненной запахом свежего хлеба, и человеческая женщина закричала, когда он поднялся на ноги. Без сомнения, вид эльфа, облачённого в плотно облегающие доспехи и вооружённого мечом почти одного с ним самим размера не был для неё желанным. Он увидел весьма миловидную женщину, прижавшуюся к стене, одетую в ночную сорочку, что открывала куда больше её декольте, чем она сама подозревала.

Он усмехнулся, глядя на неё, она снова вскрикнула. Он схватил свежеиспечённый батон со стола и побежал ко входной двери лачуги. В это время в окно уже залезал солдат, заставивший женщину снова вскрикнуть и упасть без чувств. Другие наверняка уже почти добрались до входа, это значило, что ему следовало убираться оттуда как можно скорее.

Фенрис остановился как вкопанный. Он знал того человека, что стоял сейчас в дверном проёме: бордовый плащ, волосы цвета воронова крыла едва закрывали бездушные глаза. И шрам на его шее, автором которого был сам Фенрис. Проклятые целительные зелья и их грязная магия. Почему никто не может оставаться мёртвым?

«Аванна, Фенрис. Приятно снова видеть тебя». Голос охотника звучал ледяным мурлыканьем, когда он поднял свой арбалет и направил болт в грудь Фенриса. Значит, один с крыши. Умно.

«Учитывая, что случилось в прошлый раз, странно, что ты решил снова испытать удачу».

«Теперь это не просто вопрос денег, раб».

О, как же Фенрис любил, когда они говорили подобное. «Не боишься ли ты, что потеряешь свою жизнь?»

«Не думаю. Ты стал неосторожным. Пора сдаваться». Ещё один охотник проник в окно, и он мог отчётливо слышать крики других на улице. Он полагал, что у него всего два выбора: сдаться и понадеяться на возможность сбежать снова или испытать теперь уже свою удачу.

Это нельзя было назвать выбором. Он ещё плотнее сжал рукоять своего меча и улыбнулся охотнику, медленно и убийственно. «Вишанте каффар», прошипел он и бросился в атаку.